Раскол мирового православия приобретает необратимый характер

В пятницу, 8 ноября, медиапространство разорвала информационная бомба, сравнимая по своей силе с атомным зарядом: Александрийский патриархат, второй по «старшинству» в мировом православии, признал автокефальную Православную церковь Украины (ПЦУ).

Произошло это в ходе богослужения, которое утром пятницы совершил в одном из греческих храмов Каира (Египет) предстоятель Александрийской православной церкви папа и патриарх Александрийский и всей Африки Феодор II.

Для человека, далекого от церковной тематики, удивление покажется странным – до этого момента автокефалию (греч. «независимость», «самостоятельность») ПЦУ признали Константинопольский патриархат (КП) и, спустя почти год, буквально на днях ее признала Элладская православная церковь (ЭПЦ). Однако для церковных и околоцерковных кругов эта новость стала самой большой неожиданностью, в буквальном смысле застав всех врасплох. Дело в том, что Феодор II, «давний друг» России, еще год назад во время своего визита в Одессу призывал верующих Украинской православной церкви Московского патриархата (УПЦ МП) «держаться блаженнейшего митрополита Онуфрия» (предстоятеля УПЦ МП – прим.) и твердо стоять в «канонической истине».

Спустя полгода, в июне 2019 года в одном из интервью он рассказывал: «Я жил в Украине, я испытал боль и раскол Украинской церкви. Но я также очень хорошо знаю Русскую церковь, потому что я прожил в ее недрах целых десять лет, а патриархат Александрийский имеет с ней эмоциональные связи».

Что же произошло, что спустя всего несколько месяцев его позиция изменилась на прямо противоположную? К сожалению, в связи с этим вопросом можно констатировать только то, что во-первых, ситуация в мировом православии перестала поддаваться какому-либо объективному анализу и прогнозированию, а, во-вторых, что раскол в православном мире состоялся и он будет только усиливаться. И этот процесс уже необратим. Если только РПЦ не признает над собой верховной власти Константинопольского патриарха и не согласится на безоговорочную капитуляцию, что представляется достаточно сомнительным.

Для того чтобы понять какого масштаба сдвиги в глобальном измерении происходят на наших глазах, необходимо совершить экскурс в историю (а православная церковь – это, прежде всего, история с ее архаичными канонами и древними символами) и понять почему РПЦ так противится, а некоторые другие поместные церкви так неохотно высказываются по «украинской теме» и почему рецепт Фанара (резиденция Константинопольских патриархов в Стамбуле – прим.) по решению «украинской проблемы» для многих категорически неприемлем. 

Проблема «незалежной церквы» в постсоветской Украине

«Незалежной державе – незалежна церква!» Этот лозунг хорошо знаком современным верующим украинцам, которые после провозглашения независимости Украины в 1991 году разделились на два лагеря – сторонников полного отделения от Москвы, в том числе в вопросе церковной юрисдикции, и сторонников сохранения с Россией духовных и исторических связей. Между тем вопрос полной церковной самостоятельности от Москвы для независимой Украины родился вовсе не в 1991 году, и даже не в «перестроечные» 80-е.

Первое провозглашение Украинской автокефальной православной церкви (УАПЦ) состоялось в годы гражданской войны, когда в октябре 1921 года на Первом Всеукраинском Православном Соборе УАПЦ частью украинского духовенства было принято решение об отделение от РПЦ. Поддержку этому движению оказывали как националистические круги Украины, провозгласившие ранее независимость Украинской народной республики (УНР), так и советская власть, желавшая ослабить «реакционную» деятельность РПЦ.

Проблема состояла лишь в том, что ни один действующий епископ не поддержал создание УАПЦ, а значит, остро вставал вопрос о так называемом «апостольском преемстве» – процедуре передачи епископской власти от апостолов через их учеников, первых епископов, последующим поколениям епископов через особое таинство возложения рук (по-гречески «хиротония», что дословно переводится как «рукоположение»). Согласно канонам, епископа имеет право поставлять минимум два епископа, но у сторонников УАПЦ не было и одного. Без канонического епископата невозможно было и рукоположение священников и диаконов, иными словами остро вставал вопрос о будущем воспроизводстве клира.

Участник съезда УАПЦ священник Ксенофонт Соколовский в ходе одного из заседаний как-то спросил: «не намерен ли собор сам создать себе епископат?», на что последовал ответ собравшихся: раз собор признается правомочным и каноничным, такая возможность не исключена. Патриарх Московский Пимен (Извеков) в своем письме к патриарху Константинопольскому Афинагору (Спиру) впоследствии писал: «Этот псевдособор провозгласил образование «Украинской автономной православной церкви». Руководитель сепаратистов, к тому времени отлученный протоиерей, Василий Липковский был избран участниками «собора» во епископа новой «церкви». «Архиерейское» поставление Василия Липковского было совершено вопреки всем каноническим правилам. Сама «хиротония» была исполнена отлученными пресвитерами и мирянами с возложением на Липковского мощей (руки) священномученика Макария, митрополита Киевского. Сей кощунственный акт был повторен при последующей «хиротонии» во «епископа» также отлученного протоиерея Нестора Шараевского.

Характер этих «хиротоний» дал основание к распространению в верующем народе наименования новых раскольников «самосвятами». Структуры УАПЦ просуществовали на Украине недолго и вскоре, вместе со свертыванием экспериментов советской власти по созданию разного рода «обновленческих» структур, перебрались вместе со своими носителями на Запад – преимущественно в США и Канаду. Там, в среде украинской эмиграции первой и второй, «бандеровской», волны они просуществовали достаточно изолированно до конца 1980х – начала 90х годов, когда эти структуры были приняты в юрисдикцию Константинопольского патриархата.

Часть же клириков-эмигрантов  после обретения Украиной независимости вернулась на историческую родину, создав структуры УАПЦ на Украине. Шаг по принятию «самосвятских» структур украинской диаспоры в Константинопольский патриархат вызывал тогда много вопросов с точки зрения возможности признания за иерархами УАПЦ законного апостольского преемства, но на фоне тектонических сдвигов в глобальной повестке (распад СССР и глобальное политическое переформатирование) остался фактически незамеченным.

Новое издание украинской церковной «незалежности» пришлось на 1990-е годы в уже независимой Украине и тесно связано с именем бывшего патриаршего экзарха Украины, митрополита РПЦ Филарета (Денисенко). Этот бесспорно выдающийся церковный иерарх в 1990 году был одним из основных претендентов на московский патриарший престол и даже был патриаршим местоблюстителем (временно исполняющим обязанности) после смерти патриарха Пимена (Извекова).

Однако его давние связи с советскими спецслужбами и достаточно авторитарные, даже по советским меркам, методы управления в Украинском экзархате РПЦ сыграли с ним злую шутку – на фоне общей дезинтеграции и хаоса в СССР голосование за кандидатуру нового патриарха на Поместном соборе РПЦ в 1990 году оказалось в высшей степени демократичным, и иерархи предпочли «ставленнику спецслужб» выходца из довоенной буржуазной Эстонии митрополита Ленинградского Алексия (Ридигера). В голове Филарета тогда созрел план – он станет патриархом во что бы то ни стало, если не всей РПЦ, так хотя бы на Украине…

Надо сказать, что самих украинских епископов перспектива оказаться в независимой церкви с Филаретом во главе не особо вдохновляла, и представители украинского духовенства при внешнем согласии подписывать любые петиции в Москву с требованиями предоставления полной канонической автокефалии, за спиной у Филарета начали вести сепаратные переговоры с патриархом Алексием и жаловаться ему о принуждениях и шантаже со стороны Филарета. Апофеозом стал Архиерейский собор в Москве в марте-апреле 1992 года, на котором Филарет остро поставил вопрос о предоставлении Украинской церкви полной канонической автокефалии.

Между тем ранее УПЦ МП уже получила от Москвы широкую автономию, по многим параметрам сравнимую с автокефалией, но цель Филарета, как показали дальнейшие события, была не административная независимость украинской церкви, а белый патриарший куколь. Будучи уверенным, что на соборе его поддержит большинство епископов УПЦ МП, Филарет поставил перед патриархом Алексием ультиматум. Однако дальнейшие события показали его излишнюю самоуверенность.

Украинский епископат не поддержал Филарета и он был вынужден публично пообещать, что по возвращении в Киев сложит с себя полномочия предстоятеля УПЦ МП, однако, оказавшись снова в Киеве, отрекся от своих слов и объявил об одностороннем провозглашении автокефалии. Участники событий тогда говорили, что он опирался в данном вопросе на давнюю дружбу с первым президентом Украины Леонидом Кравчуком.

Ну а дальше большинство епископата УПЦ МП в ответ на ультиматум Филарета созывает в Харькове в мае 1992 года собор, на котором низлагает Филарета и призывают на древнюю кафедру киевских митрополитов выходца с Украины митрополита Ростовского Владимира (Сабодана). В соборе приняли участие 18 украинских епископов из 21. Филарет объявляет собор нелегитимным и, совместно с поддержавшими его украинскими иерархами Иаковом (Панчуком) и Андреем (Гораком) с присоединением части «иерархии» УАПЦ, прибывшей из диаспоры, создают Киевский патриархат.

Сам Филарет, спустя три года, станет главой этой структуры, «патриархом Киевским и всей Украины-Руси» и наденет на себя вожделенный патриарший куколь. В ответ Архиерейский собор РПЦ сначала запретит его в служении, а в 1997 году за целый ряд канонических нарушений лишит епископского сана и отлучит от церкви. В ответах на обязательное в таких случаях циркулярное письмо в поместные православные церкви об отлучении от церкви «бывшего монаха Филарета (Денисенко)» все до одного, включая Константинопольского патриарха Варфоломея, примут это решение к сведению и отметят «единственную юрисдикцию Московского Патриархата» по этому вопросу.

Так было до осени 2018 года, когда Константинополь резко изменил свою позицию, и, вопреки мнению РПЦ и УПЦ МП, составляющей до настоящего времени большинство верующих Украины, начал процесс признания неканонических церковных групп – Киевского патриарха Филарета (Денисенко) и меньшей по численности УАПЦ (восходящей к «самосвятам» времен гражданской войны).

Созданная на базе этих двух организаций ПЦУ, главой которой был избран воспитанник Филарета молодой «митрополит» Епифаний (Думенко), 6 января текущего года получила от Константинопольского патриарха Томос (патриаршую грамоту) об автокефалии. Позиция КП по этому вопросу прямолинейна и проста – то, что Константинопольский патриархат признает законным, является таковым по определению, а сам патриарх «Нового Рима» (часть официального титула патриархов Константинополя) имеет первенство во всех православных церквах и его власть простирается далеко за пределы его юрисдикции. Все бы ничего, но в случае с ПЦУ ключевым является не столько вопрос согласия или несогласия Москвы с церковной независимостью Украины, сколько вопрос апостольского преемства ее епископата. Многие иерархи этой церкви, с точки зрения канонов, являются «самосвятами», то есть, говоря простым языком, банальными «ряжеными».

Так или иначе, но нынешние события вынесли дискуссии о православных канонах из академических кабинетов и церковных кругов во всеобщее медиапространство и превратились из удела узких специалистов и ценителей старины в аспект геополитики. Попытаемся насколько возможно сжато (хотя по своему объему эта тема тянет минимум на диссертацию) разобраться в вопросе «первенства» епископа Константинополя в православном мире и понять варианты развития дальнейших событий.

«Всеправославный собор», положивший начало новому расколу

За тысячу лет, прошедших со времени последнего Вселенского собора, в мировом православии накопилось немало проблем, противоречий и конфликтов на разных уровнях, требующих дискуссии и аккуратного разрешения. Православная церковь декларирует себя соборной, а значит, все эти вопросы требуют коллегиального обсуждения. Именно такой площадкой и должен был стать Всеправославный собор, готовившийся с перерывами с 1961 года. Однако уже на подготовительных этапах выяснилось, что никакие острые проблемы и накопившиеся противоречия на нем обсуждаться не будут. Собор лишь продемонстрирует внешнее единство мирового православия во главе с патриархом Константинополя, формально одобрит выхолощенные бессодержательные документы и примет пару-тройку деклараций общего содержания. 

В результате, несмотря на титанические усилия Константинопольской церкви и лично патриарха Варфоломея, собор реально всеправославным так и не получился. И отнюдь не по причине «козней Москвы», которую впоследствии, как водится, обвинили в срыве эпохального события. Вместе с Московским патриархатом по разным причинам в соборе не приняли участие еще три церкви (Грузинская, Болгарская и Антиохийский патриархат), мнение которых даже в случае участия Москвы игнорировать бы не получилось.

Многие аналитики отмечали, что проведение этого мероприятия нужно было в первую очередь Константинопольскому патриарху Варфоломею по двум причинам: создать прецедент созыва общецерковного собора предстоятелем Константинопольской церкви (ранее, в эпоху Вселенских соборов, такие собрания созывались исключительно по инициативе императоров) и утвердить свое первенство в православном мире, наполнив его реальным содержанием и административными возможностями.

Эти попытки патриархи Константинополя не оставляли на протяжении всего XX века с момента окончания Первой мировой войны и падения Османской империи, натыкаясь при этом то на противодействие властей Турецкой Республики, то на сопротивление других православных церквей, прежде всего Русской. Последний факт международная и внутрироссийская «либеральная общественность», специализирующаяся на церковных вопросах, регулярно ставит в вину РПЦ, обвиняя ее в посягательствах на «вселенскую власть» патриарха Константинополя и попытках не дать ему реализовать своих «вселенских полномочий», «закрепленных в канонах».

При внешней логичности данной позиции, учитывая наличия у епископа Константинополя громкого титула «вселенский патриарх», она, тем не менее, оторвана от исторического контекста и не учитывает реалий тех времен, в которых этот и подобные ему титулы усваивались. Делать из патриарха Константинополя некий аналог Римского папы с поправкой на православный колорит было бы грубой ошибкой, чреватой серьезными последствиями.

В вопросе о статусе и полномочиях «Архиепископа Константинополя – Нового Рима и Вселенского Патриарха» в православном мире ключевыми являются понятия «первенство», «вселенский» и «автокефалия», а также исторический контекст, в котором они появились. И именно это является основным камнем преткновения в реализации украинского «автокефального проекта», призванного усвоить за Константинополем реальное первенство в православном мире.

Новый Рим как столица «вселенной» и первенство чести

Основой первой позиции Константинопольского епископа (патриарх – это самый старший и авторитетный из епископов поместной церкви) в православных диптихах (перечне предстоятелей церквей) является 3-е правило II Вселенского собора, которое гласит: «Константинопольский епископ да имеет преимущество чести по Римском епископе, потому что град оный есть новый Рим». Этим правилом для Константинопольского епископа определяется второе место в диптихах после Римского по причине того, что Константинополь – новая столица империи, «новый Рим».

Свое нынешнее первое место Константинопольская кафедра получит лишь в XI веке вследствие ротации после отпадения (с православной точки зрения) церкви Рима от мирового православия. Однако ключевым в данном контексте является не столько вопрос о порядковом номере Константинопольской кафедры в диптихах, сколько о термине «вселенский патриарх» и его фактическом наполнении. 

Ответ на вопрос необходимо искать не в церковных канонах и религиозных установлениях, а в политическом устройстве Римской, а затем Византийской империи. Христиане первых веков относились к церковно-административному устройству гораздо проще, чем наши современники, определяя границы церковных епархий и митрополий в соответствии с внутренними административными границами. Империя, как известно, делилась на диоцезы и провинции (с 630 года – фемы), в каждой из которых были свои политические центры. В крупных городах каждой административной единицы были свои поместные епископы, которые сначала неформально, а потом и официально стали подчиняться епископам более крупных административных центров, впоследствии названных митрополитами. 

В 330 году император Константин Великий переносит столицу империи из Рима в маленький город Византий в восточной Фракии, который отстраивается заново и переименовывается в Новый Рим (наряду с этим официальным названием почти сразу же появилось и полуофициальное – «город Константина», Константинополь). Новый Рим с точки зрения права получает все привилегии прежней столицы, а вслед за ним и учрежденная здесь епископская кафедра получает «преимущества чести» и становится на второе место в перечне епископских кафедр империи после «древнего Рима». Аргумент, как уже отмечалось, сугубо политический – «град оный есть новый Рим», «город, удостоенный чести царства и сената» (28-е правило IV Вселенского собора).

Эволюция церковно-административного устройства в течении IV-V столетий устойчиво дрейфует в сторону все большего возвышений кафедр Рима, Константинополя, Александрии, Антиохии и Иерусалима, и уже к концу V века сначала полуофициально, а затем и официально епископы этих пяти кафедр начинают именоваться патриархами, а в середине VI столетия, в период правления императора Юстиниана, появляется термин «вселенский патриарх». Впрочем, с эпитетом «вселенский» здесь еще имеет место разного рода путаница – периодически «вселенским» именуется то патриарх Рима, то Константинополя, то вообще все пять патриархов сразу.

Впоследствии титул «вселенский патриарх» окончательно закрепляется за Константинопольским иерархом как епископом «столицы вселенной». Идеология империи, описывавшая страну как цивилизованную вселенную, окруженную варварами и несущую им просвещение, способствовала расцвету всевозможных пышных титулов и атрибутов, в том числе и у церковных иерархов. Подобного рода архаика так и осталась бы достоянием истории и предметом интереса узких специалистов, если бы не попытки в XX-XXI столетиях придать некоторым из них реальное или даже буквальное наполнение. Зачем? Ответ на этот вопрос стоит искать явно не в канонической плоскости.

Справедливости ради стоит отметить, что Константинопольский патриарх в рамках имперской политической системы (а православие было неотъемлемой частью этой системы) все же имел определенные привилегии и полномочия, отличные от других патриархов. Эти полномочия описаны в различных исторических документах и, по сути, являются производными от «преимущества чести» и политического статуса Константинопольского епископа, который, будучи главой столичной кафедры, постоянно находился при императорском дворе, фактически выступая посредником между центральной властью и региональными патриархатами. Он транслировал церкви волю императора, ходатайствовал перед ним за церковные нужды и т. д.

Это и есть, если отбросить разного рода частности, пресловутая «симфония» духовной и светской власти. А по мере того, как территория византийской «вселенной» под натиском арабов, турок и других народов съеживалась как шагреневая кожа, Константинопольская кафедра осталась единственной патриаршей кафедрой в границах империи. Ситуация, как ни странно, изменилась только после взятия Константинополя турками-османами, когда в иноверной империи Константинопольский патриарх с точки зрения своих полномочий стал еще более «вселенским», чем даже в эпоху наивысшего расцвета Византии.

«Автокефалия» как эволюционирующий термин

Начнем с того, что административная самостоятельность была изначально присуща каждой отдельной епископской кафедре. Древнее каноническое правило гласит, что один епископ, даже более авторитетный и привилегированный, не может без приглашения правящего епископа другой епархии приходить и распоряжаться в его церковном уделе. Именно это базовое правило и было нарушено Константинополем в отношении митрополита Киевского Онуфрия (Березовского), который является законным и признанным епископом города Киева.

Так, после утверждения христианства в качестве господствующей религии в Римской империи началось активно упорядочение церковного управления с точки зрения административного деления. На II Вселенском Соборе в Константинополе 2-м правилом было запрещено «областным епископам» простирать свою власть «на церкви за пределами своей области». Тем не менее, вопреки данному правилу, в течении IV-V веков происходит консолидация практически всех «поместных» церквей империи вокруг четырех основных политических центров – Рима (запад империи), Александрии (африканские провинции), Антиохии и Иерусалима (делили между собой административные единицы, находящиеся в Азии).

При этом Иерусалим, пожалуй, стал единственным центром, в возвышении которого сыграли роль не столько политико-административные факторы, сколько его духовное значение. Эта система четырех упомянутых церковных центров плюс столичной кафедры в Константинополе при императоре Юстиниане приобретает философское осмысление и получает название «пентархии», хотя на деле количество независимых церквей не было сведено к пяти патриархатам. 

Тогда же появляется термин «автокефалия» для выражения некоего особого статуса некоторых церквей. В соборных документах этот термин не упоминается, тем не менее, с VI столетия он встречается в различных церковных и светских документах империи и имеет как минимум несколько различных значений. Этим словом, к примеру, именуется церковь Кипра, имевшая дарованную ей императором независимость от патриархатов «пентархии».

Старейшие известные списки епархий Константинопольской церкви, относящиеся примерно к VII веку, содержат другое смысловое значение данного понятия. Здесь «автокефальными архиепископами» называются те епископы, которые подчинялись непосредственно патриарху, минуя местных митрополитов. Известно и светское значение термина: император Константин Багрянородный в X столетии называет «автокефальными» административно самостоятельные города Далмации. К XII веку термин «автокефалия» уже употребляется в значении, близком к современному, обозначая административную самостоятельность некой церковной области, не входящей в «пентархию». Среди таковых упоминаются Болгарская, Кипрская и Грузинская церкви.

В полной мере нынешнее осмысление данный термин приобретает уже в Новое время, когда в результате русско-турецких войн сначала Греция, а потом и балканские православные народы получают независимость от Османской империи и начинают устройство своей политической и церковной жизни в условиях обретенного государственного суверенитета.

«Румский» патриархат и парад автокефалий

1453 год открыл новую страницу в истории «мирового православия». Падение Константинополя и объединение территорий всех патриархатов бывшей Византии под властью османов внесло свои существенные коррективы в административное устройство православной церкви в границах Османской империи.

Специфика политического и социального устройства государства османов, как известно, состояла в делении страны на так называемые «миллеты» – территориально-политические единицы, объединенные по религиозному принципу и имеющие свои собственные социальные учреждения, школы, суды и т. д. В миллетах действовал жесткий принцип единоначалия. Решением османских властей все православные жители новой империи вне зависимости от национальности были административно подчинены «румскому» (т.е. Константинопольскому) патриарху, который за лояльность «своего» миллета отвечал головой перед султаном.

Таким образом, впервые в истории «вселенский» титул Константинопольского патриарха в границах Османской империи обрел вполне осязаемые и понятные административно-правовые черты с четко выстроенной вертикалью власти. Понятно, что ни о какой соборности в таких условиях речи не могло идти в принципе, хотя первоначально такое положение вещей воспринималось патриархами Константинополя как мера вынужденная и временная.

Естественно, что параллельно происходит фактическое обособление православных церквей, оставшихся за пределами Османской империи, от церквей «пентархии», полностью вошедших в состав государства османов. Среди обособившихся церквей самой крупной оказалась Русская церковь, бывшая с момента Крещения Руси в X столетии митрополией в составе Константинопольского патриархата, которая с 1448 года, незадолго до окончательного падения Византии, де-факто стала самоуправляемой.

Дальнейшее развитие и укрепление Русского государства с центром в Москве при продолжающемся упадке православной церкви в границах Османской империи фактически привело к тому, что при посредничестве светских властей Русская церковь в 1589 году получает от Константинополя статус патриархата, позднее подтвержденный и другими «восточными патриархами». Получение статуса патриархата означало, что Русскую церковь приравняли по «чести» к древним церквам «пентархии» со всеми атрибутами церковной независимости.

Независимость Русской церкви стала первой в череде парада автокефалий от Константинопольской кафедры, пик которого пришелся на XIX столетие. В результате серии русско-турецких войн независимость получили православные народы Греции (1833), Румынии (1877), Болгарии (1878) и Сербии (1879). Вскоре после обретения государственного суверенитета, либо незадолго до этого, в этих государствах была провозглашена церковная независимость от Константинополя.

Две из упомянутых церквей – Болгарская и Сербская – уже имели исторический опыт самостоятельного существования и статус патриархатов в различные периоды существования Византийской империи. Причина необходимости провозглашения церковной независимости, помимо национально-освободительного порыва, крылась еще и в том, что османы нередко использовали Константинопольского патриарха для давления на православное население империи, требуя любыми средствами задушить освободительное движение на периферии.

Так, повинуясь повелению султана, патриархи Константинополя нередко отлучали от церкви участвовавших в движении православных мирян и низлагали с кафедр поддерживавших их иерархов. Церковная автокефалия в новых независимых государствах с православным большинством снимала, таким образом, с повестки дня вопрос о необходимости административного подчинения патриарху Константинополя, полностью зависимому от султана, при этом сохраняя с ним так называемое «молитвенное общение». 

Впрочем, реакция Константинопольского патриархата на просьбы о церковной независимости зачастую была даже жестче, чем османской Порты. Хрестоматийной стала попытка противодействия автокефалии Болгарской церкви, ради осуждения которой патриарх Григорий VI даже попытался созвать Вселенский собор, однако встретил непонимание со стороны султана и несогласие со стороны российского Святейшего Синода. В результате собор все же был созван, однако гораздо более скромный, на котором, помимо Константинопольского иерарха, находившиеся под его фактической властью патриархи Александрии, Антиохии, Иерусалима и архиепископ Кипра осудили «болгарский раскол» и отлучили от церкви его участников, то есть, по сути, всю Болгарскую церковь.

Признание автокефалии Болгарской церкви со стороны Константинополя состоялось лишь в 1945 году при посредничестве Русской православной церкви и лично патриарха Алексия (Симанского). Впрочем, это уже было время, когда Фанар взял курс от противодействия независимости своих бывших национальных митрополий к провозглашению вселенского (в современном понимании этого слова) характера власти Константинопольского епископа по отношению ко всем поместным православным церквам, а также к безраздельному господству в православной диаспоре.

Основоположником этого курса считается Константинопольский патриарх Мелетий (1871-1935), сумевший за без малого два года патриаршества под предлогом «вселенскости» своей власти в мировом православии вмешаться в церковные дела в Польше, Эстонии и Финляндии, что рассорило его с Русской церковью, осложнить отношения с Афинской архиепископией из-за юрисдикции приходов греческой диаспоры в США, попутно издав в 1922 году акт о праве Константинополя на «непосредственный надзор и управление всеми без исключения православными приходами, находящимися вне пределов поместных православных церквей, в Европе, Америке и других местах» вне зависимости от их национальной принадлежности. 1922 год – начальная точка отсчета в выработке и формировании политики по наполнению древнего титула «вселенский патриарх» современным политико-административным содержанием.

Логическим продолжением этого курса, прямо подтверждающим притязания Константинополя, стали нынешние события вокруг церкви на Украине. Константинополь пошел ва-банк и, что уже вполне очевидно, намерен сломить всех несогласных на пути к восстановлению своих «древних привилегий» в современном прочтении. Новость о признании ПЦУ со стороны Александрийского патриархата этому яркий пример. Удивительно то, насколько аккуратно все было сделано – ни один инсайдер, ни один аналитик, даже самый проукраинский, не предрекал такой шаг. Было проведено что-то сродни спецоперации. Все говорили о том, что ПЦУ вскоре может признать Румынская или Кипрская церковь, но никто не рассчитывал, что следующей станет Александрия. Этот патриархат, по всей видимости, был выбран именно как самый «пророссийский» (с точки зрения благожелательного отношения его предстоятеля к России и Русской церкви) в греческом мире.

Очевидно, что ситуация в мировом православии развивается именно по сценарию точечного давления на предстоятелей церквей через компромат (не беремся утверждать, но видимо реальный или мнимый компромат был и на патриарха Феодора). Дальше ситуация будет развиваться хаотически. По всей видимости, ключевую роль будет играть политический фактор влияния на ту или иную церковь со стороны ключевых интересантов. И личная позиция предстоятелей, многие из которых всерьез озабочены действиями Константинопольского патриархата.

Небольшой прогноз

Как мы уже отметили, нынешняя ситуация в мировом православии все менее поддается прогнозу. Тем не менее, попытаемся заглянуть в будущее на один-два шага и понять возможное развитие событий. В целом, мировое православие сегодня присутствует в странах, не особо дружественных России (за редким исключением). Грузия, Болгария, Румыния, страны греческого мира почти полностью находятся в зависимости от западных центров влияния. Исключение составляют лишь Сербия и Сирия (базовая страна Антиохийского патриархата, который, к тому же, с точки зрения этнического состава в основном арабский).

Однако у Сербской церкви есть серьезная уязвимость – статус церквей в Македонии и Черногории. Именно этот вопрос и держит ее на «коротком поводке», хотя многие понимают, что Константинополь в любом случае решит эти два вопроса не в пользу Сербии. Это лишь вопрос времени. Что же касается Антиохийского патриархата, то здесь ситуация с точки зрения расклада сил на Ближнем Востоке еще сложнее. С одной стороны российское присутствие в Сирии гарантирует ей более-менее приемлемую стабильность и независимость, с другой – Константинополь всерьез угрожает отторжением от нее по «украинскому сценарию» митрополии Ливанских гор – очень древней и неотъемлемой ее части.

И хотя это больше похоже на фантастику, но где-то полтора года назад таким же фантастическим казался и реализуемый ныне «украинский сценарий». Фактор Турции, на территории которой базируется Константинопольский патриархат, также нельзя исключать. Весь вопрос лишь в том, насколько долго сами эти церкви и их лидеры смогут сопротивляться прямому давлению со стороны заинтересованных глобальных сил.

 И еще один фактор. Это российско-турецкое взаимодействие по сирийскому вопросу и на Ближнем Востоке в целом. Есть все основания полагать, что Западом против России в очередной раз разыгрывается греко-турецкая карта. Шаги на «греческом направлении» продиктованы недовольством «неприемлемым» сближением Турции с Россией, а площадкой стало мировое православие как изначальная сфера влияния греков, где Россия занимает второстепенное положение. Не удивлюсь, если спустя пару десятилетий выяснится, что нынешние действия греческих церквей продиктованы надеждой на содействие Запада в реализации «Великой идеи» – отторжения от Турции части ее западных территорий, прежде всего Стамбула, с превращением его снова в Константинополь. Или передача Стамбула в некую международную юрисдикцию. Фантастика? Мы живем в эпоху самых неожиданных событий. Но это пока лишь наши смелые догадки о том, чем же так смогли мотивировать греков глобальные игроки. В любом случае, Турции есть повод серьезно задуматься.

 Что касается мирового православия, то мы можем констатировать, что его как некоего единого сообщества больше не существует. Кипрская церковь? Перспективы, даже самые туманные, возвращения Северного Кипра могут сыграть свою роль. Румынская церковь? Возможность признания Константинополем ее юрисдикции в Молдавии делает ее союзником Фанара. Грузинская церковь? Последние события в ней позволяют говорить о том, что ситуация там выходит из-под контроля. Патриарх Илия II уже мало дееспособен, а прозападная партия достаточно сильна. Болгарская церковь? Она полностью зависит от государства, которое в свою очередь полностью зависимо от западных центров влияния. Иерусалимский патриархат? Это часть греческого мира, и его глава не замечен в особой любви к России (хотя как показывает опыт Александрийского патриархата, это не является решающим фактором). Константинополь поставил себе цель всеми силами заставить РПЦ разорвать отношения со всеми остальными поместными православными церквами.

Поэтому РПЦ пришло время определиться с форматом «автономного» существования. Кто-то скажет изоляция. Может быть. Но капитуляция станет гораздо большим злом. А предлагаемая ныне Константинополем модель мирового православия по образцу средневекового папства быстро себя исчерпает – уже не те времена. Поэтому есть мнение, что на смену декларируемому формальному единству должна прийти реальная, живая христианская миссия. Только это способно вновь обновить мировое православие, вдохнуть новую жизнь в древние устои и обряды. Недавнее воссоединение РПЦ и приходов Архиепископии русской традиции в Западной Европе в этом контексте символическое событие. Вся история существования Архиепископии – это опыт успешной христианской миссии в, казалось бы, до мозга костей христианской Европе. Живой миссии, помноженной на древнее православное предание и самобытную русскую традицию. Для русского православия нынешние события – одновременно и испытания, и исторический шанс. Главное этим шансом воспользоваться.

Автор: Юрий Дубовой