Ловушка Шелкового Пути

В предыдущей статье мы коротко охарактеризовали основные вехи Китайского проекта «Шелковый путь», а в этой — попытаемся оценить угрозы, стоящие на пути замыслов «Поднебесной».

Как и любой масштабный проект, «Шелковый путь» таит в себе ряд уязвимостей, которые при определенных обстоятельствах, могут перечеркнуть все усилия его создателей.  Ряд экспертов вообще склоняются к  мысли, что замысел  Пекина больше напоминает «замок из песка» чем реально достижимую цель.

На данном этапе можно лишь сделать вывод, что несмотря на все фанфары, продвигать инициативу «Один пояс, один путь» будет  нелегко. Ключевой проблемой реализации этой стратегии являются ее масштабы, выходящие далеко за рамки чисто экономического проекта.  Все озвученные планы однозначно указывают на их сложнейший геополитический характер, который включает в себя, экономическую, политическую, социальную, дипломатическую и даже военную составляющую.

В первую очередь следуют отметить, что Китайский опыт в отношении экономического развития в Юго-восточной Азии весьма неоднороден. Ставка здесь сделана на так называемую «периферийную дипломатию», которая призвана создать зону дружественных Китаю буферных стран. Хотя в нынешнем состоянии это больше напоминает своеобразный «пояс напряженности», проходящий практически по всему периметру границ Китая.  С одной стороны, эти государства нельзя назвать враждебными или антагонистичными КНР, с другой — между ними существуют противоречия разной структуры и степени «взрывоопасности», которые могут очень сильно препятствовать реализации этих планов.

Такие страны как Южная Корея и Япония, сами по себе являются сильными экономическими игроками с недюжинными амбициями и плотными связями с США. Вполне резонно, они опасаются роста влияния и мощи Китая и рассматривают его не только с позиции конкурента, но и в качестве вероятного противника. Хотя, безусловно, плоды осуществления «шелкового пути» сулят им немалые выгоды.

Государства бассейна Южно-Китайского моря встревожены активностью Китая в зоне островов Спратли, и опасаются гипотетической попытки реализации Народной Республикой имперских амбиций  в своем «внутреннем море» вплоть до прямой интервенции.   Филиппины и Тайвань вообще  испытывают практически «параноидальный» страх перед  возможным силовым вторжением Китая (особенно это касается, конечно, Тайваня). И оба этих государства считаются ключевыми союзниками США в этом регионе.

Не все гладко и с соседями по Индокитаю. Мьянма — один из ключевых элементов этой концепции. Китай уже построил в Мьянме портовые сооружения и нефтехранилища, а также запустил трубопроводы, ведущие через территорию страны в Китай. На очереди — сооружение железной дороги для доставки в КНР грузов по короткому пути, минуя длинный маршрут вокруг Индокитая через Малаккский пролив.  Однако диссонанс в отношения этих двух стран внес прошлогодний конфликт на территории самоуправляемой территории Кокан (или Коканг, китайское название — Гогань), где проживают этнические Китайцы и активизировалось сепаратиское движение.  Как считается, недавний переход Мьянмы от диктатуры военной хунты к выборным органам власти можно расценивать как разворот к США на фоне снижения влияния Китая.

С Вьетнамом ситуация носит похожий характер. Бомба замедленного действия в виде спорных Парсельских островов, периодическое нахождение этих земель под властью Китайских династий и вторжение 1979 года, до сих пор отдают эхом в двухсторонних отношениях.

С Индией, Китай разделяют долгие годы соперничества за лидерство в регионе. Пусть КНР и вырвался сейчас вперед со значительным отрывом и обе эти страны состоят в БРИКС, геополитическое противостояние никуда не делось, как и тесное сотрудничество КНР с Пакистаном, давним соперником Индии.

Очень важную роль здесь играет и то, что  у Китая нет модели по реструктуризации экономики, которую он может предложить остальному миру, и его «мягкая сила» еще недостаточно окрепла.  Даже в бедных странах, таких как Лаос, потребители предпочитают китайскому экспорту таиландские и вьетнамские товары, поскольку имидж этикетки «сделано в Китае» не сильно улучшился. История работы китайских фирм за рубежом в отношении защиты окружающей среды и трудового законодательства оставляет желать много лучшего в таких странах, как Лаос, Бирма и Камбоджа, и явных изменений в этой сфере пока не видно.

Вместе с этим, антикоррупционная кампания Си Дзиньпина может вскрыть распространенные нарушения в большинстве китайских международных инфраструктурных проектах. Более того, китайский лидер пообещал разрушить монополию многих могущественных государственных компаний, прежде всего, строительных и энергетических. Таким образом, остается неясным кто будет реализовывать проекты «Одного пояса, одного пути». Не последнюю роль играют и потребности в гармонизации законодательства стран-партнеров в секторах, связанных с торговлей и логистикой. По существу для максимальной эффективности межрегионального взаимодействия, необходимо будет создать единую систему сертификатов, стандартов и правил, наподобие существующей в Европейском Союзе.

В тоже время,  в политике по отношению к странам через которые будут проходить сухопутные ветки «шелкового пути»  в Европу должны будут доминировать несколько иные принципы построения взаимоотношений.

Главное отличие сухопутных транспортных коридоров от морских путей — их уязвимость на всей протяженности маршрута. Любая дестабилизация или конфликт даже в одном звене «цепочки» грозит перекрытием всего грузопотока.  Все это будет толкать «главного бенефициара» этих проектов на активное и непосредственно участие в политической жизни стран, лежащих на пути геополитических амбиций Китая. Но там, где присутствует мощное политическое вмешательство —  недалеко и до военного. Но до последнего времени, Китай очень осторожно относиться к военным конфликтам. Так как по существу это является отходом от принципов внешней политики, провозглашенных еще Дэн Сяопином  на заре возвеличивания Китая. Эти принципы сводятся к отказу от гегемонизма, политики силы, экспансии и прямого военного вмешательства в дела других стран.

Кроме того, имея потенциально весьма впечатляющую армию (1 в мире по численности), КНР имеет  горький опыт череды болезненных поражений, преследовавщих ее  на протяжении второй половины ХХ века. Следует также учитывать, что не имея практических наработок в области успешного применения своих вооруженных сил за рубежом, велик риск втянуться в некий аналог «Вьетнамской войны» и  тогда уже точно на масштабных экономических проектах можно будет поставить крест. Также, отсутствие соответствующего опыта порождает у правящей элиты эффект «мандража» и неуверенности в возможном позитивном исходе. А в нынешних условиях велик риск дестабилизации практических всех стран Средней Азии и Южного Кавказа.

Не стоит сбрасывать со счетов и тот факт, что продвижение в Среднюю Азию чревато столкновениями с геополитическими интересами России, самым сильным игроком в этом регионе, а также с США. Несмотря на союзные отношения с Российской Федерацией, Китай вряд-ли видит себя на вторых ролях в Средней Азии, которую он считает зоной своих ключевых интересов. С одной стороны, транспортные проекты предложенные Пекином, действительно могут дать огромный импульс к развитию государств этого региона, с другой — влияние России и отчасти США опирается не только на экономику, а и на реальные возможности по быстрому и эффективному применению своих вооруженных сил в случае необходимости.  А для стран, находящихся под дамокловым мечом возрождения великого «Хорасана», последнее, может вполне перевесить все остальные экономические выгоды.  Все это опять приводит к необходимости уже в ближайшем будущем пересматривать концепцию использования вооруженных сил за пределами своих границ.

Планы Китая направленные на масштабные инвестиции в инфраструктуру стран Африки и Латинской Америки сталкиваются примерно с теми же трудностями. За дымовой завесой благих намерений Поднебесной угадываются четкие очертания элементов «колониальной политике 2.0».   Первоочередной целью инвестиций (наряду с увлечением морских логистических возможностей Китая) выступает увеличение экспортных возможностей стран «третьего мира» в отношении сырья и ресурсов, что позволит одновременно использовать возросшие доходы этих государств для увеличения экспорта из Китая. Наиболее близкие исторические параллели можно провести с объеденной Германией конца ХIX начала ХХ века, когда возросший промышленный потенциал требовал новых рынков сбыта, что привело к необходимости борьбы за новые колонии. Коренные отличия в том, что сейчас доступ к рынкам так называемых стран «третьего мира» ограничивается пропускной способностью инфраструктуры, а не контролем какой-либо третей страны. Кроме того, Китай стремиться кардинально увеличить «качество»  и «размеры» новых рынков, стимулируя их экономическую активность и порождая большую необходимость в импорте.

Резюмируя, следует отметить, что главный вызов для инициативы  — это китайская стратегия в сфере общественных отношений. Слишком много людей недопонимают намерения Китая, и отдельные группы, в особенности внутри демократических стран, неправильно оценивают выгоды, которые принесет этот план. В тоже время,  его реализация действительно позволит Китайской Народной Республике бросить вызов могуществу и влиянию США практически в любой точке земного шара. А это, в свою очередь, требует от Небесной Империи усилий совсем иного рода, направленных на увеличение мощи вооруженных сил, агрессивной дипломатии, но одновременно и на создания притягательного образа, способного стать основой для использования инструментов «мягкой силы».

Метафорически, подобная смена политики напоминает  улитку, которая выползла из крепкой, надежной раковины и вынуждена превратиться в дракона, что бы не пасть жертвой хищных порождение внешнего мира. Насколько у Китая получиться подобная трансформация, и решиться ли он на нее вообще или же  предпочтет иные приоритеты в развитии покажет уже ближайшее будущее.

«