EN
День гнева в Мосуле
Элитные войска, руководящие операцией по освобождению Мосула, должны были обеспечивать спокойствие и порядок в тот день, но разразился бой с засадой, снайперской стрельбой и десятками погибших. Такова война изнутри.
В районе Аль-Мутхана пахнет гнилью. Этот сладковатый запах разлагающейся плоти скапливается в воздухе после сражения. Мальчишка играет с собаками, пожирающими внутренности мертвого боевика «Исламское государство» (террористическая организация запрещена в России). Трупы, разбросанные между обломками, быстро разлагаются и распухают. Это следы «ночи гнева». Ожидается, что следующий день будет спокойным, ведь порядок в городе обеспечивает «Золотая дивизия» — элитное подразделение армии Ирака. Но в Мосуле никто ничего не знает наперед.
Солдат палкой отгоняет птиц-падальщиков, расклевывающих другого мертвеца. «Иногда мы оставляем их [трупы] здесь на несколько дней, чтобы никто ничего не забыл, — говорит он, — Или сажаем их на кол в качестве предупреждения. Или просто вешаем на столб, пока от них не останется один скелет».
Это способ предупредить затаившихся волков — смертников и шпионов, скрывающихся в темных закоулках освобожденных районов.
Нелегко быть свидетелями таких боев. После публикации фотографий умирающих солдат, попавших под минометный обстрел террористов, иракская армия закрыла двери перед журналистами. Но нам судьба улыбнулась. Пресс-конференция, на которой генералы хотели блеснуть звездами на погонах и похвастаться своими успехами в ходе наступательной операции, стала прекрасным поводом для посещения военной базы в поселке Бартелла, расположенном в пригороде Мосула. После того, как мы пробыли там несколько часов и выпили не один литр чая, наш сопровождающий договорился с одним из курдских командиров о том, что мы можем провести ночь вместе с его отрядом в ожидании развития событий.
Напряженная тишина. День начинается рано. Бронемашины HMMWV американского производства едут по пустыне между заброшенных и разрушенных зданий. Мы приезжаем в район Аль-Мутхана, где несколько часов назад гремели ожесточенные бои. Сейчас здесь застыла напряженная тишина. Командир третьего батальона генерал Абдул-Вахаб (Abdulwehab) триумфально прогуливается по улицам, а местные жители выходят поздороваться с ним. Снайперы целятся с балконов в сторону холма, куда отступили джихадисты с восходом солнца.
Тишину нарушает одиночный выстрел в воздух. Стрелявший солдат уверяет, что видел беспилотник. Мы бежим в укрытие, пока боец целится в небо, охотясь за пропеллером в облаках. В отсутствие авиации, беспилотники превратились в одно из самых смертоносных орудий террористов, управляющих этими летательными аппаратами, начиненными взрывчаткой. Под ударами беспилотников погибли уже десятки бойцов «Золотой дивизии». Через несколько минут напряженного ожидания мы выходим из здания. Обстановка опять кажется спокойной. Несколько местных победно вывешивают на крыше черный флаг ИГИЛ, оставленный обратившимися в бегство террористами.
«Золотая дивизия» была сформирована для борьбы с терроризмом в 2005 году. В ее подготовке принимал участие спецназ армии США и Иордании. В то время данное подразделение не имело такой хорошей подготовки и такого современного вооружения, как сейчас. После позорного захвата Мосула террористами в 2014 году, когда иракские военные убежали в считанные часы, оставив оружие «Исламскому государству», элитные войска армии Ирака взяли под контроль операцию по освобождению города, начатую в октябре прошлого года.
Засада
Первую ошибку мы совершили, отделившись от группы. Одна из черных бронемашин, принадлежащих иракским силам специального назначения (ISOF), отправляется патрулировать территорию, и нам предлагается присоединиться. Я сажусь рядом с установленным на крыше пулеметом ДШК, которым управляет один из бойцов. Мне кажется, что здесь будет удобнее снимать. Мы трогаемся, и через 15 минут раздаются пулеметные очереди. Солдат говорит, что стреляют сзади. Надо возвращаться.
— Залезай внутрь! — нервно кричит он.
Внутри машины удушающе жарко. Водитель что-то обсуждает с другим бойцом. Кажется, они сбились с дороги. Мы одни посреди улицы, не понимая, куда ехать. Вдруг раздается крик: «ИГИЛ, ИГИЛ!» Через решетки, защищающие окна бронемашины, видны головы, торчащие над холмом. Они быстро двигаются. Террористы поменяли диспозицию. Это засада.
Они приближаются, начинают стрелять, машина резко тормозит и останавливается. Установленный на крыше пулемет выплевывает очереди свинца, создавая перед машиной полукруг огня, чтобы расчистить нам путь к отступлению. Около семи выстрелов происходит одновременно. Гильзы падают нам на колени, они горячие, они дымятся. У меня дрожат ноги, и я не могу успокоиться. В какой-то момент я перестал понимать, кто стреляет: мы или в нас. Я сижу с открытым ртом, чтобы не оглохнуть от грохота. Стекла потрескались от взрывов.
— Что может выдержать бронеавтомобиль?— спрашиваю я у арабского фотографа с большим опытом участия в боевых действиях.
— Обычные автоматные очереди неопасны, но меня беспокоят минометы и РПГ (ручные противотанковые гранатометы). Если мы останемся здесь, в конце концов, в нас попадут.
Предлагается покинуть автомобиль. Сначала никто не решается. Наконец, мы бежим зигзагами, сворачивая за углы зданий, пока не добираемся до места отправления с «Золотой дивизией» у подножия горы.
Бой начался
Перезаряжают несколько пулеметов. Танков нет. Для них здесь слишком узкие улицы. Кто-то тащит свой гранатомет к стене, заряжает его и бежит по проходу. Мы хотим последовать за ним, но нас хватают за руку: «Ударная волна может обжечь вас».
Боец садится на колени и стреляет. Красный луч вспыхивает на небе. С другого угла запускают ракеты. Бронемашина, стоящая поперек улицы, служит щитом. Два бойца меняются винтовками M16. Один заряжает, передает другому, тот стреляет, и все начинается сначала. Смертоносная комбинация.
Мы снимаем происходящее, стоя на коленях. Пуля пролетела в нескольких сантиметрах от моей головы и вонзилась в стену. Я только услышал свист, и мое лицо засыпало известкой. Мы бежим, спотыкаемся и снимаем. Наконец, мы оказываемся в безопасности на противоположной стороне улицы. Генерал Абдул-Вахаб (Abdulwehab) в темных очках, который догадывался о возможном бое, подходит ко мне и говорит улыбаясь: «Все нормально, соблюдайте спокойствие!».
Я стараюсь проявлять выдержку, меняя аккумулятор в фотоаппарате, но у меня дрожат руки. Мне трудно дышать в бронежилете. Каску я уже снял. Я весь мокрый от пота. Ко мне подходит солдат с висящей на груди гранатой. «У меня два сердца: одно из плоти и крови, другое — железное, — говорит он, указывая на гранату. — Если я окажусь в окружении ИГИЛ, дерну за кольцо. Лучше умереть, чем попасть в плен к этим дикарям. Это животные, звери».
Потом нас приглашают подняться на один из балконов, где сидят снайперы. Мы спрашиваем, насколько это безопасно. «Более безопасно, чем здесь», — говорит один из фоторепортеров. Сверху снайпер может стрелять из винтовки Драгунова российского производства, которая поражает цели на расстоянии одного километра. Нам интересно оглядеть окрестности сверху. Мы осторожно высовываем голову, видим огромные клубы дыма, вздымающиеся на горизонте.
Снайпер меняет диспозицию и прицеливается. Через секунду он лежит без движения. Он не дышит. Он мертв. Вокруг его головы расплывается лужа крови. Его убил вражеский снайпер.
Его напарник, заметно напуганный, убегает, присев на корточки. Он смотрит на меня вытаращенными глазами. Его уже не спасти. Лучше сойти вниз.
Возвращаясь на поле боя, некоторые солдаты подходят к нам и просят показать снимки, сделанные на балконе. Сначала мы отказываемся, думаем, что они хотят уничтожить их, чтобы не осталось фотографий убитых бойцов — проявления слабости перед врагом. Но у них другие намерения: они просто хотят узнать, были ли они знакомы с убитым снайпером.
На помощь приходит авиация, наносятся точечные удары, это повторяется трижды. «Это американские самолеты, возможно, типа Rockwell B-1 Lancer, они такие же смертоносные, как и русские истребители ОКБ Сухого», — говорит один из членов «Золотой дивизии». В нескольких метрах от нас белокожий и седоволосый американский офицер в черной одежде и очках что-то записывает и снимает на фотоаппарат и камеру GoPro, прикрепленную к каске. Его сопровождает переводчик. Он без оружия, только пишет отчет и смотрит на карту. Иногда еще разговаривает по рации. Он не избегает наших камер и даже предлагает нам пластырь, чтобы заклеить раны на голове, которые мы получили, попав в перестрелку.
Мост разрушен. Испуганные люди бегут от войны. Они массово убегают почти без ничего. Детей они несут как мешки с картошкой. Мы сопровождаем их. Километр безнадежного пути, и перед нами настоящая дантовская сцена: среди перекрестного огня тысячи семей пытаются перейти расколотый надвое мост, по которому осуществляется выход из города. Люди молятся, чтобы какой-нибудь случайный снаряд не угодил в их детей.
Пули свистят вокруг нас. Какой-то человек толкает перед собой инвалидную коляску, в которой сидит пожилая женщина и что-то бормочет сквозь зубы. Обрывистый, резко уходящий вниз спуск осложняет задачу. Удача покинула старуху, и она сидит среди полного хаоса, смотря в пропасть. Она кажется не испуганной, а скорее смирившейся со своей участью. Люди бегут мимо, осторожно обходя коляску, но помощи не предлагают.
Некоторые прячутся под мостом, кто-то вновь встречается, потерявшись в суматохе. Какая-то женщина, рыдая, поет что-то наподобие шиитской молитвы. Ее пение похоже на кровавые обряды, совершаемые в день Ашура (десятый день мусульманского нового года Хиджры) в городе Кербела (где внук пророка Мухаммеда имам Хусейн был предан мученической смерти в 680 г. по григорианскому календарю, и где по преданию погребено его тело), когда местные жители наносят себе удары кинжалами. Есть смельчаки, решившиеся перейти через разрушенный мост, который был взорван террористами ИГИЛ, убегающими в восточную часть Мосула, отделенную от западной рекой Тигр.
Чтобы не попасть под обстрел, отец ставит своих детей в ряд, и они на коленях ползут вдоль накренившейся стены моста, утопающей в жидкой грязи, которая вместе с другой частью бетонной конструкции образует перевернутый треугольник. Один ребенок плачет, другая девочка лет десяти от ужаса не может говорить. Она с трудом смотрит на мир сквозь маску цвета окровавленного мяса, которая кажется пришитой к коже ее лица, возможно, опаленной минометной шрапнелью.
Освободив восточную часть Мосула, находившуюся под контролем ИГИЛ с 2014 года, иракская армия концентрирует в эти дни все свои силы на попытках очистить от террористов западную часть города пядь за пядью, где продолжают оставаться в заложниках тысячи мирных жителей. Речь идет о самой сложной зоне — Старом Городе, где бои развертываются прямо на улицах. Это война с использованием мин-ловушек, партизанских отрядов и окопов.
Следы крови. Мы уезжаем от реки и едем за ранеными и убитыми. Кровавый след тянется до госпиталя Гогхали. По сути, это здание, состоящее из четырех потрескавшихся стен, с несколькими матрасами на полу. Санитарное состояние помещения оставляет желать лучшего. Когда мы входим, человек, получивший ранение от разрыва минометного снаряда, прячет лицо.
Персонала почти нет. Это полевой госпиталь, где лечат гангрены, делают переливания крови, накладывают швы на раны и ампутируют конечности. Обезболивающие препараты и электроинструменты для подобных операций есть не всегда. Это мясная лавка, скотобойня куда свозят особо тяжелораненых. Тех, кого есть шанс спасти, отправляют в пункт скорой помощи в поселке Бартелла. «Мы не смотрим, враг это или мирный житель. Нам все равно, на первом КПП их идентифицируют и распределят, но мы со всеми обращаемся одинаково», — говорит заведующий госпиталем.
Разговор прерывается с приездом очередной машины скорой помощи. Раненого выносят, и начинается процедура. Виян (Viyan) накладывает повязку ему на голову, перевязывает рану на ноге, заклеивает дыры на груди, образовавшиеся в результате попадания шрапнели. Звучит пронзительная сирена. Рядом стоит помощник с сывороткой крови в руках и подает бинты. Пол залит кровью, мочой и другими испражнениями пациентов. Раненый почти не двигается, лишь иногда поднимает сведенную судорогой руку, как будто рефлексивно. Он в полубессознательном состоянии, глаза его закрыты. Врач подставляет трубку ему под горло, откуда течет кровь, слюна и гной, и все это сливается, пузырясь, в специальный резервуар.
Машина скорой помощи останавливается перед лагерем беженцев Хазер. Несколько курдских солдат открывают дверь машины и проверяют наши документы, чтобы убедиться в том, что мы не везем с собой террористов и оружие. На выдачу разрешений уходит около 15 минут, и шлагбаум поднимается вновь. Открывается дверца, и нам возвращают документы. Мы продолжаем путь. Перед тем, как тронуться, Виян (Viyan) поднимает большой палец: ему удалось стабилизировать состояние пациента. Рана головы, которая беспокоила его больше всего, прекратила кровоточить. Пульс равномерный. Он выживет.
В больнице в Эрбиле раненых делят на группы, хотя их обобщает одно: все они жертвы этой войны. Большинство из них — женщины и дети.
Например, Нура (Nura) слабо улыбается перед нашим приходом. Ей пять лет. У нее повреждена и забинтована стопа, из которой торчат спицы. Когда ее мать поднимает одеяло, она отводит взгляд. Женщина показывает нам рентгеновские снимки, на которых четко можно отличить металлические предметы от костей. Она верит, что дочь снова будет ходить.
В другой палате лежат дети с ампутированными конечностями. Один мальчик потерял обе ноги, его несколько братьев погибли. Он прячется под голубой простыней и в качестве приветствия машет нам рукой в гипсе. По словам его отца, у ребенка нет также нескольких пальцев.
Рядом с ним лежит 12-летний Амир (Amir), который еле двигается. Он потерял правую ногу ниже колена. У него шрамы на груди и руке после операции по удалению шрапнели. На нем оранжевые брюки со знаком футбольного клуба «Барселона». Его кожа приобрела темно-фиолетовый оттенок, местами переходящий в желтый. Возможно, это результат приема лекарств. «Как я могу улыбаться, если я больше никогда не смогу играть в футбол!», — восклицает он.
Мы сказали ему, что он все сможет, что в Испании есть целые команды инвалидов, которые играют в футбол. Амир отводит глаза. Ирак не та страна, где можно о чем-то мечтать.
Его отец Лукман (Luqman) говорит: «Мы остаемся в больнице, потому что здесь нам хотя бы дают лекарства. Если мы вернемся в Мосул, у нас ничего не будет. Нам даже не удалось добиться протеза. Наши дома стали могилами наших детей».
По данным Amnesty International, помимо страшных ран на теле, внутренне перемещенные несовершеннолетние получают глубокую психологическую травму, будучи свидетелями проявления крайнего насилия. Мало кто из них имеет доступ к психологической помощи, которая им очень нужна. По данным иракской компании Body Count, более 16 тысяч мирных жителей в Ираке погибло насильственной смертью в 2016 году, лидирующем по количеству смертей в Ираке после 2015 года (17,578 тысяч погибших) и 2014 года (20,218 тысяч).
На расстоянии 90 километров оттуда, в районе Аль-Мутхана, бои продолжаются. Три мотоциклиста-смертника взорвались у заградительных сооружений. Но джихадисты отступают. Генерал Абдул-Вахаб (Abdulwehab) проводит смотр, он хлопает по плечу солдат, закуривая сигару, подаренную ему «американским консультантом». Он подбирает с пола упавшую нашивку и прикрепляет ее себе на грудь. На ней изображен герб с черным орлом, растопырившим свои когтистые лапы и широкие крылья, наметив жертву.
Он снова подходит ко мне. «Видишь, я же сказал, что мы победим», — шепчет он мне на ухо.
Прошел еще один день с «Золотой дивизией».